Златохвост всегда был счастлив и доволен жизнью, и жизнь его была беззаботна – словно вызолоченная лучами солнца сказка. Он родился в мирное время, да и ещё в самый разгар сезона юных листьев – счастливец, который словно бы светился лучами удачи и энергии, как импровизированное, маленькое солнышко. Жёлтая, лоснящаяся шерсть обтягивала крепкие мускулы, тонкая грация скользила во всех его движениях. И глаза – Серые, но со странным золотым ободком вокруг зрачка. Серые, но не пустые, как бывают у некоторых – а блестящие, искрящиеся от энергии.

Весна, как известно, время, когда распускаются цветы. Так и он раскрылся навстречу радостям жизни, принимая от неё дары.

И даром этим была Ясноглазка – тонконогая, хрупкая, словно стебли цветов кошка. Белая шерсть, от которой всегда пахло разнотравьем и мёдом, и голубые глаза, которые всегда были лукаво прищурены, словно у неё была какая – то тайна.

И оба – баловни жизни, которые были знакомы с раннего детства. Златохвост, по характеру прозрачный и бесхитростный, словно воды чистых ручьёв. Вида крови он пугался, и был мягок и податлив, но зачем коту боевая храбрость и бесстрашие в такие золотые времена? Ясноглазка же была словно яркие звёзды на небе – немного колкая, но неугасимая, словно их далёкий огонь, по – своему загадочная и иногда отстранённая. Они дополняли друг друга, переплетаясь, становясь практически одним целым. Словно цветы в чистом поле, во время мягкой весны.

День начинался как обычно – ленивые разговоры и сплетни котов, смутные голоса которых тихо шелестели, подобно шуму листьев. Косые лучи солнца падали на лагерь сквозь плотные кроны ясеней. Но Златохвост и Ясноглазка молчали – да и не нужно было тут слов. Они тихо урчали, греясь друг об друга. Живот кошки округлился – она ждала котят.

- Бу! – звонкий голос хлопком раздался за спинами пары. Они слегка вздрогнули и обернулись – трёхцветная, как легендарная Пестролистая,  ученица целительницы стояла за ними. Её звали Крапинка и хотя её действительно сравнивали с Пестролистой, склада она была совсем иного – болтушка – хохотушка, вечно в движении и действии. Зелёные глаза задорно и с вызовом на них глядели.

- Ну что, сладкая парочка? – усмешка в усы – Мне придётся вас р-р-разъединить. Ясноглазка, не поможешь ли мне собрать травушки – муравушки в лесу? Тут недалеко – скороговоркой сказала кошка.

Златохвост и Ясноглазка переглянулись, и кошка встала, потягиваясь, и подошла к ученице.

- А давай – лениво и сонно сказала она – давно делом не занималась – тут она посмотрела на своего друга – Златохвост, ты не против?

Тот мягко улыбнулся.                                                                                                                                                               

- Нет конечно. Иди, милая.

И он расслабленно лёг, провожая кошек взглядом. В голове было приятно пусто и скоро он заснул.

Сон был сумбурным, вязким, неприятным – он бежал по тонкой линии каменистой дороги, а лапы вязли, словно в смоле. Он кого – то звал, но клубы тумана, окружавшие его, поглощали  отчаянные крики. Туман извивался, принимал смутные образы, зыбкие, жуткие, восставшие из самых глубин подсознания – из- под замков и цепей. Образы, которые пахли смутно сладко, как шерсть Ясноглазки, цветами, но гораздо приторнее и мерзостнее. Он никогда не знал этого запаха, и он больше всего пугал его.

И внезапно всё оборвалось – он проснулся от нарастающего рокота голосов.

- Что… - сонно моргая прошептал кот.

Одна из старейшин, бурая жилистая кошка по имени Корнегривка обернулась.

- Э-э-эх, незадачливый муженёк! Жёнушка – то твоя пропала, вот что! – скрипуче и горестно ответила она.

Златохвост вскочил. В районе солнечного сплетения что – то набухало, сосало кровь – чувство, которое он испытал лишь раз, когда был котёнком и увидел, как старейшины несут хоронить умершего под колёсами чудовища с гремящей тропы глашатая.

Страх.

И он рванул в лес, вместе с другими искать пропавших.

… Прошло несколько дней. Все выглядели измождёнными, измученными. На морде у Златохвоста залегла тень, а золотистый ободок вокруг зрачка почему – то стал тоньше. В его шерсти пробилась седина.

Сердце билось быстро, рвано, а лапы холодели. Это было то, что он чувствовал в последнее время. Нет, страх и отчаяние давно изжили себя – осталась лишь серая тоска, которая поселившись в уголке груди тихо сосала кровь. Он ходил с опущенной головой, рассматривая отчего – то посыревшую землю.

Тогда они снова пошли на поиски. Златохвост уже почти потерял надежду найти их. ОН вместе с целительницей Бурой – которая выглядела не лучше, чем он, - пошёл в лес, крепкая серая кошка Кареглазка вместе со своей ученицей Тополюшкой пошли к реке.

Златохвост плёлся, запинаясь об узловатые корни, волоча хвост по грязной земле. Природа же, словно смеясь над его горем зеленела, цвела, словно не было этой потери.

По земле тонкими струями застелился туман – белый, словно молоко матери. Златохвост вспомнил свой сон.

И услышал отчаянный крик. Но не свой.

Он узнал голос – кричала Тополюшка и её высокий, с виду тихий голос сейчас больно бил по барабанным перепонкам. В глазах у Златохвоста на миг потемнело и он со всех ног, даже не дожидаясь Бурой кинулся в сторону реки.

Больно… Больно, мышиный помёт! На влажной земле оставались еле заметные пятна крови – он содрал себе подушечки лап. И когда он выбежал на прохладный, приятный наощупь речной песок…

Кареглазка крупно дрожала. По её подбородку стекала струйка слюны – её вырвало. А Тополюшка лишь тихо попистанывая и смотря остекленевшими глазами на свою наставницу, застыла недвижимая.

Златохвост посмотрел в сторону ручья. И горло свело спазмом рвоты, а зрачки сузились до маленьких дрожащих щёлочек.

Весь прибрежный песок и вода были пропитаны густой, тёмной кровью, которая бывает лишь у мертвецов. Он не верил, он не узнавал их – отвращение, боль, непонимание, ярость… безумие. Безумие!

Тела умиротворённо покачивались на багровых волнах, с шелестом бившихся о берег. Цвет шерсти было трудно определить – она покрылась густой коркой крови, прогнившими клочьями свисала со вздувшихся и сально блестящих волокн мышц. Зеленоватые водоросли и речная мелочь прицепились к ней.  У Крапинки не было лица – лишь пробитая до пожелтевших костей черепа маска, без эмоций и боли. А лицо Ясноглазки… Он никогда не мог его забыть. Перекошенное от жуткой муки, с открытым в ужасе ртом, в котором не было языка и половины зубов. И глаза. Побелевшие и закатившееся, пересечённые сетью зеленоватых вен.

Тонкие петли кишечника извивались, переплетаясь с пребрежными водорослями. Они убили не только её.

Даже её не родившихся детей.

- П-п-пахнет-т… собаками? – просипела сорванным голосом Тополюшка, косясь зелёными глазами в сторону трупов.

Но Златохвост не чувствовал этого. Он лишь глядел опустевшими, полностью серыми глазами на то, как над рекой поднимался предутренний туман. Морда его была почти полностью высеребрена сединой. И он чувствовал…

Запах. Сладкий. Нет, это был не запах цветов, которым веяло от его любимой. Нет, все цветы, которые так бурно цвели во время весны давно завяли, сломались под тяжестью тумана и крови, окропившей их.

И тут, поднимаясь сквозь толщи тумана раздался оглушающий крик – отчаянный, зовущий, безумный. Златохвост кричал долго, непрерывно, пока голос не стих до еле слышного хрипа. Он видел в переплетениях туманных струй тонкую дорогу, жуткие образы недавнего сна.

И, наконец, он понял, что за запах он тогда почувствовал.

Запах падали.